Все это - суета и асимметричный дуализм языкового знака
И стало нам так ясно,
Так ясно, так ясно,
Что на дворе ненастно,
Как на сердце у нас.
Что жизнь была напрасна,
Что жизнь была прекрасна,
Что все мы будем счастливы,
Когда-нибудь, бог даст..
Так ясно, так ясно,
Что на дворе ненастно,
Как на сердце у нас.
Что жизнь была напрасна,
Что жизнь была прекрасна,
Что все мы будем счастливы,
Когда-нибудь, бог даст..
Луи пришлось-таки заняться тем, чего он так боялся, – разбором ящиков. Точнее – одного, который он всегда держал под замком и куда никогда не заглядывал. Там хранились наполовину исписанный блокнот и портрет. Только лицо в овальной раме. Золотистые кудри. Лучистые глаза.
Не выдержав, Луи закрыл лицо ладонями. Сквозь пальцы пробивались кровавые капли.
– Иногда вот я думаю, а любил ли я Лестата? Любил ли я хоть кого-то? Способен ли я на это? Ведь если бы любил, я бы принял его таким, какой он есть, а не пытался переделать.
Луи покачал головой. Они в любом случае плохо подходили друг другу. Ему нужно было быть единственным и для одного. Лестату нужно было быть главным и для всех.
Лестат легко влюблялся, но совершенно не умел любить. Луи тяжело было кем-то увлечься, но вырвать привязанность можно было только вместе с сердцем. Вот только было ли это чувство любовью?
– Он был моим солнцем, моим Аполлоном, моим вдохновением…
Это просто замкнутый круг. Мы одиноки, хотим быть кому-то нужными, сначала – это сумасшествие на создателе, потом – осознание, что мы никогда не станем тем, кто ему нужен. И тогда начинаем создавать своих детей. Но смертный так меняется, став вампиром… И его беззаветная любовь как-то вдруг превращается в любовь-ненависть. И мы готовы и ждем, и пытаемся защититься. И все становится только хуже. И очередной разрыв. И вертится колесо. И неизменна только одна точка его, – одиночество, – центр круга…
– Некоторые уходят под землю… Но это ничего не решит. Интересно, есть ли для меня способ умереть? Не знаю… Но думаю, можно найти. Странно, но я вновь хотел бы выйти на солнце. Возможно сегодня я встречу рассвет. Солнце не убьет меня, даже не причинит заметных повреждений, но, возможно, физическая боль убьет душевную. Я часто завидую своим жертвам: умирая, они верят в любовь…