2: Мишель Пастуро: Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола
3: В.Е. Хализев: В кругу филологовВ кругу филологов
ISBN: 5-235-02895-3 Автор: В.Е. Хализев Редактор: В.П. Балашов Издано: Прогресс-Плеяда, 2011 Страниц: 360 |
Аннотация:
Мемуарное повествование В.Е.Хализева посвящено филологам разных поколений. В первой главе воссоздана атмосфера жизни филологического факультета МГУ в ее изменениях в середине ХХ века. Последующие главы состоят из очерков-портретов. Автор рассказывает о своих однокурсниках (М.Щеглов, Н.Розин) и сверстниках (В.Лакшин, В.Турбин, С.Великовский, А.Михайлов), а также о своих учителях: университетских (Н.Либан, Г.Поспелов, С.Бонди) и "заочных" - М.Бахтин, А.Скафтымов. Рыцари филологии запечатлены в иллюстрациях к этой книге.
Впечатления:
Некоторые очерки из данной книги мне доводилось читать еще в рукописи. Сразу было ясно, что намечается что-то интересное, нужное - пусть и не слишком большому кругу людей. Хотя именно те два очерка, что я когда-то видел, мне кажутся лучшими в книге: о Скафтымове и о Великовском. Еще очень выделяется автобиографическая часть (посвященная студенчеству - последние сталинские годы - и аспирантуре), в котором намного ярче, чем где бы то ни было, проявляются нотки живой речи Валентина Евгеньевича: неизменное чувство юмора, неторопливое движение живой, еще не успевшей загипсоваться в академическую форму мысли, и что-то еще, какое-то живое обаяние, которое почему-то совсем не ощутимо в научных работах и как-то контрабандой просачивается в большую часть мемуарных очерков этой книги. И абсолютно те же вопросы переходной эпохи и поры самоопределения, которыми мучаюсь сейчас сам. Одной науки недостаточно. Есть другие обязательства, есть страна. "Нужна гражданственность. Но какая?" - так этот вопрос был сформулирован в нашей устной беседе недавно. У обоих нет ответа - и слушая рассказы и размышелния о том, что он успел увидеть и понять в жизни нашей страны, я готов поверить, что и с моей стороны это не вовсе только незрелость, но и немножечко разумность, нелюбовь к чужим готовым рецептам.
Еще запомнился ярко рассказ о Елизавете Пульхритудовой. О ней и о Великовском Валентин Евгеньевич пишет как-то очень по-особому, не как о других. Но есть и различие: с Пульхритудовой они были близкими пожизненными друзьями, чувствуется глубокое понимание ее сути, самого склада личности. С Великовским же - непонимание. Приязнь, внимание, желание, жажда понять - и точно стеклянная стена. Для меня это впечатления всегда оказывается особенно острым - потому что в характере Великовского мне чудится много собственных черт. При том лично его я никогда не знал - и точно свет его личности доходит до меня через сложную призму, угол преломления которой всегда чуть-чуть неясен. "Внутренняя цельность человека, раздираемого противоречиями". Хорошая характеристика, точная - и очень внешняя. Наблюдателя, который как ни хотел бы, не продавит стекло. И автору от этого горько, и читателю - вместе с ним.
Но намного больше в книге радости - тихого предзакатного света, всегда ощутимого в рассказах тех, кто дорожил людьми, которых подарила жизнь. Свет этот неумолимо пробивается сквозь нередкие сетования на ошибки и промахи, на тяжелые компромиссы и покалеченные судьбы. Портрет на фоне эпохи. Впереди - фигура автора. Он не стремиться как-то подчеркнуть свое присутствие, но как-то невольно бросается в глаза именно его фигура. Почти ничего не рассказывая, о себе Валентин Евгеньевич все-таки сказал больше всего, потому что он - в каждом очерке, а остальные - нет) Фигуры друзей и коллег - то четче, то совсем контурно, где-то живо, где-то - точно выцветшая фотография. И на заднем плане - эпоха.
Некоторые страницы этой книги обязательно отнесу студентам. Просто чтобы понимали. Чтобы учились читать написанное в ту эпоху. Чтобы не задавали вопросов - не то чтобы глупых - но таких, на которые отвечать каждый раз неприятно. Кажется: "вы ж филологи. Сами бы почувствовать должны". Но - не должны. И поэтому пусть читают.
Несколько фрагментов:
Позже. Когда улягутся впечатления.